Достойна ли я жалости за то, что всю свою жизнь я хотела лишь красоты? Красоты неявной, в мельчайших деталях, тонких нюансах. В ромашковом поле, а затем - в цветке, засушенном между страниц любимой книги, который можно затем вложить в письмо возлюбленному. В письмах, которые всю жизнь писала от руки. Стоило мне влюбиться, как появлялись эти письма - каждый день готова я писать по тысяче слов человеку, в которого влюблена, но который далеко от меня. Вкладывать засушенные цветы, яркие ленты, свеженаписанные стихи в конверты... Что я способна заплакать от случайно увиденной картины в галерее и разрыдаться от стихотворения? Что я, не обращая порой внимания на реальность, купаюсь в испражнениях красоты, созданной за всю историю человечества...

Я опять посылаю письмо и тихонько целую страницы
И, открыв Ваши злые духи, я вдыхаю их сладостный хмель.
И тогда мне так ясно видны эти черные тонкие птицы,
Что летят из флакона – на юг, из флакона "Nuit de Noёl".

Скоро будет весна. И Венеции юные скрипки
Распоют Вашу грусть, растанцуют тоску и печаль,
И тогда станут легче грехи и светлей голубые ошибки.
Не жалейте весной поцелуев, когда зацветает миндаль.

Обо мне не грустите, мой друг. Я озябшая хмурая птица.
Мой хозяин - жестокий шарманщик – меня заставляет плясать.
Вынимая билетики счастья, я смотрю в несчастливые лица,
И под вечные стоны шарманки мне мучительно хочется спать.

Скоро будет весна. Солнце высушит мерзкую слякоть,
И в полях расцветут первоцветы, фиалки и сны...
Только нам до весны не допеть, только нам до весны не доплакать:
Мы с шарманкой измокли, устали и уже безнадежно больны.

Я опять посылаю письмо и тихонько целую страницы.
Не сердитесь за грустный конец и за слов моих горестных хмель.
Это все Ваши злые духи. Это черные мысли как птицы,
Что летят из флакона – на юг, из флакона "Nuit de Noёl".

Вертинский А.
1925